Вступительный комментарий

Поэмам Гомера в общем курсе античной литературы естественно отводится важное место. Это первые крупные литературные памятники, высокие образцы словесного искусства, ставшие основой вековой эпической традиции. Это произведения, по словам Платона, воспитавшие всю Грецию. Своим величием и благородством они задали не только греческой, но и всей европейской культуре гуманистический импульс.

При изучении гомеровских поэм важно составить общее представление об эпосе, а также ощутить своеобразие эпического стиля Гомера. При определении сущности эпоса как рода литературы представляется возможным исходить из формулы, предложенной А. Ф. Лосевым, усматривающим специфику эпического стиля в «примате общего над индивидуальным». Этот принцип находит отражение прежде всего в эпической фабуле. В ее основе — события общезначимые, составляющие священное предание народа, бережно хранящиеся в его памяти. Принцип соблюдается и в отношении к эпическому герою, выступающему выразителем черт коллективного идеала: физической и нравственной доблести, остроумия, сладкоречивости и т.д. Указанный принцип очевиден и при оценке художественных средств, проявляясь в традиционности и стандартности многих из них.

Вместе с тем очевидно и своеобразие гомеровского эпоса. Из корпуса троянских сказаний Гомер выделяет события, необходимые для его замысла, добиваясь при этом их более детальной разработки, соответствующего композиционного построения. Что касается героев гомеровских поэм, то они также не исчерпываются эпическим «богатырством». Почти в каждом из главных героев можно усмотреть зарождение индивидуальной характеристики. В основе своеобразия облика эпического героя лежит градация, степень того или иного качества. Так, к примеру, Агамемнон превосходит всех полномочиями возложенной на него власти («широкодержавен», «многовластителен»), Парис — женолюбием («женонеистовый»). Одиссей — остроумием и т.д. Можно сказать, что никто из героев не обделен, выделяясь одним каким-то качеством и уступая в других свойствах. Сказанное не исключает, правда, «эпического двойничества». Среди героев встречаются взаимодополняющие друг друга по тем или иным качествам эпические пары. К примеру, Ахилл и Патрокл, Гектор и Полидамас. Подобное сродство героев бывает мотивировано их одновременным рождением, совместным воспитанием и т.д.

Однако при характеристике гомеровских героев важно обнаружить в них качества исключительные, индивидуальные, не повторяющиеся в других в подобной мере. Так, самым злосчастным меж всеми мужами представлен во второй поэме Одиссей, мудрая сметливость и трезвый расчет отличают из всех женщин Пенелопу, Навзикая привлекает юной красотой и стыдливостью и т.д. Индивидуальность героев может отражаться в их внешнем облике, поведении, жестах. Так, Одиссей, превратившийся в нищего, представлен абсолютно лысым, без единого волоса. Советник Нестор при всей своей мудрости весьма болтлив и не участвует в сражении, так как силы уже оставили его. Могучий, склонный к жестокости Ахилл способен разразиться слезами или иногда изрекать философские сентенции. Старый Приам целует руки, «детей у него погубившие многих», только бы заполучить тело умершего сына. В приведенных примерах мы встречаемся с неожиданными, нестандартными проявлениями, не имеющими аналогий в поведении других героев.

Эпос, который по своим родовым качествам проявляется в преимущественном внимании к внешней стороне событий, в гомеровском психологизме находит выражение в том, что автор прежде всего представляет внешние проявления поведения человека: его жесты, движения, поступки, речи и т.д. Герои нередко выражают свои чувства бурными телодвижениями: Гекуба разрывает на себе одежду, Приам посыпает голову пылью, Антиной швыряет в Одиссея скамейкой и т.д. Описания Гомера чрезвычайно подвижны, наглядны, он крайне восприимчив к пластике телодвижений. Особенно очевидно это при описании ранений или смертей героев.

Важную роль в гомеровском повествовании играют боги. Развитие событий осуществляется в двух параллельных планах: на Олимпе и на земле. При этом первый план может быть обозначен как высший, поскольку именно там предопределяется нередко ход событий, затем разворачивающихся на земле. К примеру, Зевс не раз взвешивает на своих весах жребий героев, и в зависимости от итога этого взвешивания складывается затем поединок героев на земле. Правда, миры эти не изолированы в том отношении, что боги часто спускаются с Олимпа и принимают непосредственное участие в сражениях. Участие в военных событиях может оборачиваться для них и неприятностями: Диомед, к примеру, ранил в руку Афродиту, а Аресу вонзил медное копье в живот, в ответ на что тот зарычал, подобно тому, как «девять или десять воскликнуло тысяч сильных мужей на войне». Но, в отличие от людей, боги легко исцеляются и освобождаются от страданий, проникаясь опять беспечалью. Своеобразие гомеровских богов в том, что они наделены многими человеческими свойствами и слабостями: ссорятся, бранятся, строят друг другу козни и т.д. Гомер нередко изображает их в сниженных, юмористических ситуациях. Таковы, к примеру, настигнутые во время свидания и накрытые сетью Гефеста Арес и Афродита или же Гера, одалживающая у Афродиты ее волшебный пояс с целью обольщения Зевса и т.д. Однако все эти многочисленные ситуации не лишают богов их величия и могущества, их власти над человеком.

Есть, однако, сила, которой подвластны и боги и люди. Это всемогущий и безличный рок и олицетворяющие его мойры. Главные герои «Илиады» Ахилл и Гектор действуют в поэме с ощущением предопределенности своей судьбы, хотя это знание и не делает их пассивными. Внутренняя сила героев проявляется в том, как мужественно они движутся навстречу своей высокой, но трагической судьбе. Боги также признают верховенство судьбы, но, в отличие от людей, стремятся узнать ее веление и выступить как бы в роли ее вершителей. Так, участь Патрокла в поэме в равной степени решается судьбой и богами. Возвращение Одиссея на Итаку предопределяет сама судьба, однако боги собирают специальный совет на Олимпе, после чего Калипсо им повинуется и т.д.

Неумолимая сила рока особенно ярко проявляется при описании военных событий. Дуалистическая картина жизни как картина «мира и войны» пронизывает все повествование Гомера. Несмотря на то, что его герои- испытывают порой «упоение в бою», в целом для гомеровского повествования характерен антивоенный пафос. С болью и изумлением передает Гомер процесс разрушения и уничтожения человеческих тел, тоску души, отлетающей в Аид. Ни одна из воюющих сторон не получает у Гомера нравственного возвышения над другой. Автору дорога мысль об общности человеческого жребия, трудного и печального, находящегося в зависимости от высших сил. Высоко ценит Гомер в героях стремление к проявлению, несмотря на обстоятельства, свободной воли и особенно воли к милосердию. В свете сказанного чрезвычайно важна для внимательного чтения и обсуждения встреча Ахилла и Приама. В то же время, несмотря на все человеческие печали и страдания, гомеровские поэмы проникнуты страстной привязанностью человека к земной жизни, особенно ее мирным формам. Показательно также преимущественное обращение Гомера в своих сравнениях к образам из мирной жизни. Симптоматичны в этом отношении и картины, представленные на щите Ахилла. В запечатленном на нем облике мироздания мирные сцены явно превалируют.

При проведении практического занятия по текстам Гомера возможно в заключение обращение к оценкам поэм, относящимся к последующим векам. Предлагаем, к примеру, знакомство с философским эссе Симоны Вейль (1909—1943) «"Илиада", или поэма о Силе». Указанный текст даст студентам возможность познакомиться с яркой представительницей культуры XX в., ее глубокими суждениями о значимости гомеровского текста для мировой культуры. В то же время надеемся, что некоторые высказывания С. Вейль вызовут у студентов собственные раздумья, не лишенные полемического характера.

ПРИМЕРНЫЙ ПЛАН ЗАНЯТИЯ

I.  Понятие об эпосе. Социально-историческая основа эпоса. Своеобразие эпической фабулы и эпического героя.

II. Сюжетная основа гомеровских поэм, их композиционное единство.

П1.   Принципы эпической характеристики героев «Илиады» и «Одиссеи». Зарождение индивидуальной характеристики у Гомера.

IV. Люди и боги в поэмах Гомера. Своеобразие изображения богов в поэмах.

V.  Человек и судьба в произведениях Гомера. Боги и судьба.

6. Гуманизм Гомера в решении темы войны и мира, отношении к человеку.
7. Значение поэм Гомера для греческой и последующей европейской культуры. Суждения о Гомере в последующие века. Эссе С. Вейль как пример одной из оценок, принадлежащих XX в.

ЛИТЕРАТУРА Обязательная

Вейль С. «Илиада», или Поэма о Силе // Новый мир. № 6. 1990. С. 250-260.

Лосев А. Ф. Гомер. М., I960.

Мелетинский Е. Происхождение героического эпоса. М., 1963.

Шталь И. В. Гомеровский эпос. М., 1975.

Шталь И. В. Художественный мир гомеровского эпоса. М., 1983.

Доп олнителъная

Аверинцев С. С. Вступительное слово к эссе С. Вейль «Илиада», или Поэма о Силе // Новый мир. 1990. № 6. С. 249-250.

Боннар А. Греческая цивилизация: В 3 т. М., 1958. Т. 1.

Жирмунский В. М. Народный героический эпос. М.; Л., 1962.

Сахарный Н. Гомеровский эпос. М., 1976.

Суконик А. Послесловие к эссе С. Вейль «Илиада». С. 259—260.

Флоренсов Н. Троянская война и поэмы Гомера. М., 1991.

Чистякова Н. А. История возникновения и развития древнегреческого эпоса. СПб., 1999.

МАТЕРИАЛЫ К ЗАНЯТИЮ

Задание 1 «Илиада». Песиь XVIII. Описание щита Ахилла

Внимательно прочитайте отрывок из XVIII песни «Илиады». Ответьте на следующие вопросы:

       1)Что отличает масштаб и характер представленных на щите картин и событий?

       2)На каком основании щит Ахилла приобрел в истории культуры значение символа красоты и многообразия мира?

      478  И вначале работал он щит и огромный, и крепкий,

              Весь украшая изящно; кругом его вывел он обод

480 Белый, блестящий, тройной; и приделал ремень серебристый.

       Щит из пяти составил листов и на круге обширном

       Множество дивного бог по замыслам творческим сделал,

       Там представил он землю, представил и небо, и море,

       Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц,

485 Все прекрасные звезды, каким венчается небо:

       Видны в их сонме Плсады, Гиады и мощь Ориона,

       Арктос, сынами земными еще колесницей зовомый;

       Там он всегда обращается, вечно блюдет Ориона

        И единый чуждается мыться в волнах Океана.

490     Там же два града представил он ясноречивых пародов:

В первом, прекрасно устроенном, браки и пиршества зрелись.

Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске,

Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают.

Юноши хорами в плясках кружатся, меж них раздаются

495     Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены

Смотрят на них и дивуются, стоя на крыльцах воротных.

Далее много народа толпится на торжище; шумный

Спор там поднялся; спорили два человека о цене,

Мзде за убийство; и клялся один, объявляя народу,

500     Будто он все заплатил; а другой отрекался в приеме.

Оба решились, представив свидетелей, тяжбу их кончить.

Граждане вкруг их кричат, своему доброхотствуя каждый,

Вестники шумный их крик укрощают; а старцы градские

Молча на тесаных камнях сидят средь священного круга;

505     Скипетры в руки приемлют от вестников звонкоголосых;

С ними встают, и один за другим свой суд произносят.

В круге пред ними лежат диа таланта чистого злата,

Мзда для того, кто из них справедливее право докажет.

Город другой облежали две сильные рати народов,

510     Страшно сверкая оружием. Рати двояко грозили:

Или разрушить, иль граждане с ними должны разделиться

Всеми богатствами, сколько цветущий их град заключает.

Те не склонялись еще и готовились к тайной засаде.

Стену стеречь по забралам супруг поставив любезных,

 515     Юных сынов и мужей, которых постигнула старость,

Сами выходят; вождями их идут Арей и Паллада,

Оба златые, одетые оба златого одеждой;

Вид их прекрасен, в доспехах величествен, сущие боги!

Всем отличны они, человеки далеко их ниже.

520     К месту пришедши, где им казалась удобной засада,

К брегу речному, где был водопой табунов разнородных,

Там заседают они, прикрываясь блестящею медью.

Два соглядатая их, отделясь, впереди заседают.

Смотрят кругом, не узрят ли овец и волов подходящих.

525     Скоро стада показалися; два пастуха за стадами,

Тегаась цевницею звонкой, идут, не предвидя коварства.

Быстро, увидевши их, нападают засевшие мужи;

Грабят и гонят рогатых волов и овец среброрунных:

Целое стадо угнали и пастырей стада убили.

530     В стане, как скоро услышали крик и тревогу при стаде,

Вой, на площади стражей стоящие, быстро на коней

Бурных вскочили, на крик поскакали и вмиг принеслися.

Строем становятся, битвою бьются по брегу речному;

Колют друг друга, метая стремительно медные копья.

 535     Рыщут и Злоба, и Смута, и страшная Смерть между ними:

Держит она то пронзенного, то ire пронзенного ловит,

Или убитого за ногу тело волочит по сече;

Риза на персях се обагровлена кровью людского

В битве, как люди живые, они нападают и бьются,

540     И один пред другим увлекают кровавые трупы.

Сделал на нем и широкое поле, тучную пашню,

Рыхлый, три раза распаханный пар; на нем землепашцы

Гонят яремных волов, и назад и вперед обращаясь;

И всегда, как обратно к концу приближаются нивы,

 545     Каждому в руки им кубок вина, веселящего сердце,

Муж подает; и они, по своим полосам обращаясь,

Вновь поспешают дойти до конца глубобраздного пара,

Нива, хотя и златая, чернеется сзади оргощих,

Вспаханной ниве подобясь; такое он чудо представил.

Далее выделал поле с высокими нивами; жатву

Жали наемники, острыми в дланях серпами сверкая.

Здесь полосой беспрерывно падают горстни густые;

Там перевязчики их в снопы перевязлами вяжут.

Три перевязчика ходят за жнущими; сзади их дети,

Горстая быстро колосья, один за другими в охапах

Вяжущим их подают. Властелин между ними, безмолвно,

С палицей в длани, стоит на бразде и душой веселится,

Вестники одаль, под тению дуба, трапезу готовят;

В жертву заклавши вола, вкруг него суетятся; а жены

Белую сеют муку для сладостной вечери жнущим,

Сделал на нем отягченный гроздием сад виноградный,

Весь золотой, лишь одни виноградные кисти чернелись;

И стоял он на сребряных, рядом вонзенных подпорах.

Около саду и ров темно-синий, и белую стену

Вывел из олова; к саду одна пролегала тропина,

Коей носильщики ходят, когда виноград собирают.

Там и девицы и юноши, с детской веселостью сердца,

Сладостный плод носили в прекрасных плетеных корзинах.

В круге их отрок прекрасный по звонкорокочущей лире

Сладко бряцал, припевая прекрасно под льняные струны

Голосом тонким; они ж, вокруг его пляшучи стройно,

С пеньем, и с криком, и с топотом ног хороводом несутся.

Там же и стадо представил волов, воздымающих рога:

Их он из злата одних, а других из олова сделал.

С ревом волы, из оград вырываяся, мчатся на паству,

К шумной реке, к камышу густому по влажному брегу.

Следом за стадом и пастыри идут, четыре, златые,

И за ними следуют девять псов быстроногих.

Два густогривые льва на передних волов нападают,

Тяжко мычащего ловят быка, и ужасно ревет он,

Львами влекомый; и псы на защиту и юноши мчатся;

Львы повалили его и, сорвавши огромную кожу,

Черную кровь и утробу глотают; напрасно трудятся

Пастыри львов испугать, быстроногих псов подстрекая.

Псы их не слушают; львов трепеща, не берут их зубами:

Близко подступят, залают на них и назад убегают.

Далее — сделал роскошную паству Гефест знаменитый

В тихой долине прелестной,  несчетных овец среброрунных,

Стойла, под кровлей хлева, и смиренные пастырей кущи.

590     Там же Гефест знаменитый извил хоровод разновидный,

Оному равный, как древле в широкоустроенном Кноссе

Выделал хитрый Дедал Ариадне прекрасноволосой.

Юноши тут и цветущие девы, желанные многим,

Пляшут, в хор круговидный любезно сплетяся руками.

595     Девы в одежды льняные и легкие, отроки в ризы

Светло одеты, и их чистотой как елеем, блистают;

Тех — венки из цветов прелестные всех украшают;

Сих — золотые ножи, на ремнях чрез плечо серебристых.

Пляшут они, и ногами искусными то закружатся,

600     Столь же легко, как в стану колесо под рукою испытной,

Если скудельник его испытует, легко ли кружится;

То разовьются и пляшут рядами, одни за другими.

Купа селян окружает пленительный хор и сердечно

Им восхищается, два среди круга их головоходы,

605     Пение в лад начиная, чудесно вертятся в средине.

Так и ужасную силу представил реки Океана,

Коим под верхним он ободом щит окружил велелепный.

Там изукрашенно выделав щит и огромный и крепкий,

Сделал Гефест и броню, светлее, чем огненный пламень;

610     Сделал и тяжкий шелом, Пелейона главе соразмерный,

Пышный, кругом изукрашенный, гребнем златым повершенный;

После из олова гибкого сделал ему и поножи.

И когда все доспехи сковал олимпийский художник,

Взяв, пред ПелидовоЙ матерью их положил он на землю.

615     И как ястреб, она с серебренного снегом Олимпа

Бросилась, мча от Гефеста блестящие сыну доспехи.

Задание 2 «Илиада*. Песнь XXIV. Приам в ставке Ахилла

Прочитайте фрагмент песни XXIV и ответьте на следующие вопросы:

1. Как реализована в приведенной сцене идея единства человеческого жребия?
2. Выскажите мнение о художественной роли пластики героев
3. Что в указанном отрывке в большей степени определяет поведение

героев: веление богов или собственный сердечный порыв? Аргументируйте свое мнение примерами из текста.

477     Старец, никем не примеченный, входит в покой и, Пелиду,

В ноги упав, обымает колена и руки целует, —-

Страшные руки, детей у него погубившие многих! 480   

Так, если муж, преступлением тяжким покрытый в отчизне,

Мужа убивший, бежит и к другому народу приходит,

К сильному в дом, — с изумлением все на пришельца взирают, —

Так изумился Пелид, бйговидного старца увидев;

Так изумилися все, и один на другого смотрели.

485     Старец же речи такие вещал, умоляя героя:

«Вспомни отца своего, Ахиллес, бессмертным подобный,

Старца, такого ж, как я, на пороге старости скорбной!

Может быть, в самый сей миг и его, окруживши, соседи

Ратыо теснят, и некому старца от горя избавить.

490     Но, по крайней он мере, что жив ты, и зная и слыша,

Сердце тобой веселит и вседневно льстится надеждой

Милого сына узреть возвратившегось в дом из-под Трои.

Я же, несчастнейший смертный, сынов возрастил

                                                                               браноносных

В Трое святой, и из них ни единого мне не осталось!

 495     Я пятьдесят их имел при нашествии рати ахейской:

Их девятнадцать братьев от матери было единой;

Прочих родили другие любезные жены в чертогах;

Многим Арей истребитель сломил им несчастным колена.

Сын оставался один, защищал он и град наш и граждан;

500     Ты умертвил и его, за отчизну сражавшегось храбро,

Гектора! Я для него прихожу к кораблям мирмидонским;

Выкупить тело его приношу драгоценный я выкуп.

Храбрый, почти ты богов, над моим злополучием сжалься,

Вспомнив Пелея отца: несравненно я жалче Пелся!

505     Я испытую, чего на земле не испытывал смертный:

Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!»

5

Так говоря, возбудил об отце в нем плачевные думы;

За руку старца он взяв, от себя отклонил его тихо.

Оба они, вспоминая: Приам — знаменитого сына,

510     Горестно плакал, у ног Ахиллесовых в прахе простертый;

Царь Ахиллес, то отца вспоминая, то друга Патрокла.

Плакал, и горестный стон их кругом раздавался по дому.

Но, когда насладился Пелид благородный слезами

И желание плакать от сердца его отступило, —

515,    Быстро восстал он и за руку старца простертого поднял,

Тронут глубоко и белой главой, и брадой его белой;

Начал к нему говорить, устремляя крылатые речи:

«Ах, злополучный! много ты горестей сердцем изведал!

Как ты решился, один,  при судах мирмидонских явиться

520     Мужу пред очи, который сынов у тебя знаменитых

Многих повергнул? В груди твоей, старец, железное сердце!

Но успокойся, воссядь, Дарданион;  и как мы ни грустны,

Скроем в сердца и заставим безмолвствовать горести наши».

552 Сыну Пелея ответствовал старец, Приам боговидный:

 «Нет, не сяду я, Зевсов любимец, доколе мой Гектор

В куще лежит, погребенью не преданный!'Дай же скорее,

555     Дай сим очам его видеть! а сам ты прими искупленье:

Мы принесли драгоценное. О, насладись им, и счастлив

В край возвратися родимый, когда ты еще позволяешь

Старцу мне бедному жить и солнца сияние видеть!»

Грозно взглянув на него,  говорил Ахиллес быстроногий:

 560     «Старец, не гневай меня! Разумею и сам я, что должно

Сына тебе возвратить: от Зевса мне весть приносила

Матерь моя среброногая, нимфа морская Фетида.

Чувствую, что и тебя  {от меня ты, Приам, не сокроешь)

Сильная бога рука провела к кораблям мирмидонским;

565     Нет, не осмелился б смертный, и младостью пылкой цветущий,

В стан наш вступить: ни от стражей недремлющих он бы

не скрылся,

Ни засовов легко б на воротах моих не отдвинул.

Смолкни ж, и более мне не волнуй ты болящего сердца;

Или страшись, да, тебя, невзирая, что ты и молитель,

В куще моей я не брошу и Зевсов завет не нарушу».

Так говорил; устрашился Приам и, покорный, умолкнул.

Сын же Пелеев, как лев, из обители бросился в двери;

Но не один, за царем устремилися два из клевретов,

Сильный Алким и герой Автомедон, которых меж другов

Более всех Пелей почитал, по Патрокле умершем.

Быстро они от ярма отрешили и копей и месков;

В кущу ввели и глашатая старцева; там посадивши

Мужа на стуле, поспешно с красивого царского воза

Собрали весь многоценный за голову Гектора выкуп;

Две лишь оставили ризы и тонкий хитон хитротканный,

С мыслью, чтоб тело покрытое в дом отпустить от Пелида.

Он же, вызвав рабынь, повелел и омыть и мастями

Тело намазать, но тайно, чтоб сына Приам не увидел:

Он опасался, чтоб гневом не вспыхнул отец огорченный,

Сына узрев, и чтоб сам он тогда не подвигнулся духом

Старца убить и нарушить священные Зевса заветы.

Тело рабыни омыли, умаслили мастью душистой,

В новый одели хитон и покрыли прекрасною ризой;

Сам Ахиллес и поднял и на одр положил Приамида, —

 Но друзья совокупно на блещущий воз положили.

Он же тогда возопил, именуя любезного друга:

«Храбрый Патрокл! не ропщи на меня ты, ежели слышишь

 В мрачном Аиде, что я знаменитого Гектора тело

Выдал отцу:  не презренными он заплатил мне дарами;

 В жертву тебе и от них принесу я достойную долю».

Так произнес — и под сень возвратился Пелид благородный;

Сел на изящно украшенных креслах, оставленных прежде,

Против Приама стоявших. <...>

И когда питием и пищей насытили сердце,

Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу,

Виду его и величеству: бога, казалось, он видит.

Царь Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму,

Смотря на образ почтенный и слушая старцевы речи.

Оба они наслаждались, один на другого взирая;

Но наконец возгласил к Ахиллесу божественный старец:

«Дай мне теперь опочить, Зевсов любимец! позволь мне

Сном животворным хоть несколько в доме твоем насладиться.

47

Ибо еще ни на миг у меня не смыкалися очи

С дня, как несчастный мой сын под твоими руками погибнул,

С оного дня лишь стенал и несчетные скорби терпел я,

 640     Часто в оградах дворовых по сметищам смрадным валяясь.

 Ныне лишь яствы вкусил и вина пурпурного ныне

Принял в гортань; но до этой поры ничего не вкушал я».

Так говорил; Ахиллес приказал и друзьям и рабыням

Стлать на крыльце две постели и снизу хорошие полсти

645     Бросить пурпурные, сверху ковры разостлать дорогие

И шерстяные плащи положить, чтобы старцам одеться.

Вышли рабыни из дому с пылающим светочем в дланях;

Скоро они, поспешившие, два уготовили ложа.

И Приаму шутя говорил Ахиллес благородный:

650     «Спи у меня на дворе, пришелец любезный, да в дом мой

Вдруг не придет кто-нибудь из данасв, которые часто

Вместе совет освещать в мою собираются кущу.

Если тебя здесь кто-либо в пору ночную увидит,

Верно, даря известит, предводителя воинств Атрида;

655     И тогда замедление в выкупе мертвого встретишь.

Слово еще, Дарданид; объяснися, скажи откровенно:

Сколько желаешь ты дней погребать знаменитого сына?

Столько я дней удержуся от битв, удержу и дружины».

Сыну Пелся ответствовал старец Приам боговидный:

660     «Ежели мне ты позволишь почтить погребением сына —

Сим для меня, Ахиллес, величайшую милость окажешь.

Мы, как ты знаешь, в стенах заключенные; лес издалека

Должно с гор добывать;  а трояне повергнуты в ужас.

Девять бы дней мне желалось оплакивать Гектора в доме;

665     Гробу в десятый предать и пир похоронный устроить;

В первый-на-десять мертвому в память насыпать могилу;

Но в двенадцатый день ополчимся, когда неизбежно*.

Старцу ответствовал вновь быстроногий Пелид благородный:

«Будет и то свершено, как желаешь ты, старец почтенный.

 670     Брань прекращаю на столько я времени, сколько ты просишь».

Так произнес Ахиллес — и Приамову правую руку

Ласково сжал, чтобы сердце его совершенно спокоить...

Пор. П.И. Гнедича